Русская Православная Церквь в ХХ веке

Друзья, начну здесь потихоньку публиковать документы, относящиеся к деятельности Русской Православной Церкви в ХХ веке.
Для начала, хочу познакомить вас с докладом тогда еще архиепископа Хризостома (Мартишкина), возглавлявшего в те годы Иркутскую и Читинскую епархию. Этот владыка был известен тем, что он, единственный из всего священноначалия Русской Православной Церкви, признал в 1992 году факт сотрудничестве с органами государственной безопасности в советский период, и один из немногих архиереев, пытавшийся в те годы напомнить о решениях Поместного Собора РПЦ 1917 года.
(Данный доклад был опубликован в официальном сборнике «Поместный Собор РПЦ 6-9 июня 1988г. – м а т е р и а л ы», издание РПЦ МП 1990 года, страница 395-398).

Архиепископ Иркутский и Читинский ХРИЗОСТОМ

Уважаемые члены Освященного Собора!

Я хотел бы утешить Владыку Иринея. Не скорбите, Владыко, что Вы не были членом Синода. Я хоть и живу в Советском Союзе, но за 14 лет был всего один раз и то в самом начале.
В прослушанных докладах звучала мысль и о нравственности, правда, не очень четко, обширно, но все же звучала. Говорить о нравственности можно много, долго и с разных позиций. Я не считаю себя богословом, изучал богословие очень плохо. Любая нравственность начинается с воспитания, а воспитание — это и дисциплина.
Наша Святая Церковь прошла славный путь в своем тысячелетии и много совершила, и всегда были в недрах Русской Православной Церкви святые и подвижники, мученики и исповедники; были слабые и немощные люди, которые попадали под различные влияния; если эти влияния были добрые, они были тоже добрыми, если злые — злыми. Мне кажется, что сегодня самым существенным недостатком нашей церковной жизни является отсутствие всякой дисциплины.

Я 14 лет являюсь правящим архиереем. Я не знаю, чем занимается вообще Патриархия. Я 10 лет посылал отчет из Курской епархии, писал всегда почти одно и то же. Жизнь была однообразна, хотя в ней много различных внутренних аспектов — и радостных и печальных, но не обо всем можно говорить. Ни разу я не получил ни одного замечания — правильно ли я управляю, есть ли ошибки. Только в последний, кажется, год я получил из Патриархии ответ, что на моем отчете положена резолюция Его Святейшества: «Нет Курско-Белгородской епархии, есть только Курская». И после этого меня перевели в другую. Можно было обращаться к управляющему делами Московской Патриархии, всегда можно было встретить доброе слово, внимание, но не было существенной помощи.

Я думаю, что каждый из вас, правящих архиереев, знает, сколько у нас различных трудностей, субъективных и объективных, и несмотря на то, что мы живем в одних и тех же условиях, мы так далеки друг от друга. Казалось бы, когда люди живут в трудных условиях, у них должна быть солидарность, они сплачиваются, они вместе противостоят тем или иным трудностям. Мы все разобщены. Вот такой пример. Ко мне приезжает в Иркутск один молодой человек, исключенный из Ленинградской Духовной Семинарии. За 2 года обучения в семинарии он понял одно: что мы все разобщены. Он пробыл у меня две недели, я посмотрел на него и сказал, что не смогу его рукоположить, потому что у него неверные представления о служении Церкви, что он меня не устраивает. Тогда он сказал, что поедет к моему противнику, который не только его рукоположит, но и даст хорошее место. Это, действительно, так. Когда епархиальный архиерей соприкасается не с очень хорошими священнослужителями, когда он хочет их воспитывать или наказывать, если нет надежды на воспитание, то ему это трудно сделать, так как появляется много различных защитников у порочных священнослужителей. Когда запрещаешь в священно служении, то это тоже не одобряется, особенно когда лишаешь сана, это не приветствуется Патриархией. Один выход — отпустить в другую епархию. Надеешься, что перед тем как его принять, тот или иной архиерей запросит: каковы его качества, почему он ушел? Нет, запрашивают личное дело, отпускную грамоту, и этот священник, которого ты отпустил, был вынужден отпустить, потому что наказать его нет средств, получает великолепное место. Мне стоило громадного труда избавиться от нескольких таких клириков. Они очень недостойно вели себя, они, может быть, не столько порочны, сколько бравировали своими недостатками, они сознательно разлагали церковное общество. Я говорил, что нельзя их назначать настоятелями в приходы, они должны служить под наблюдением в надежде на исправление. Они получили хорошие места. Один из них здесь даже представляет епархию. Это печально, мы сознательно сами разлагаем Церковь.

Говорилось о том, что необходимо иметь пастырю нравственный облик. Наша ответственность повышается в период перестройки и гласности. Наше общество говорит о повышении нравственности, духовности, но, это говорит светское общество. А что мы можем сказать верующим и неверующим не только словом, а прежде всего своим примером? Наше торжество началось служением литургии в Богоявленском соборе. Его совершали члены Священного Синода, прекрасно пели хоры, но как мы себя вели, архиереи, клирики? Может быть, у меня искаженное видение, но мне было стыдно за всех нас. Если бы мы по-смотрели на себя и друг на друга со стороны, не глазами священнослужителя, а глазами просто не церковного человека и тем более глазами атеиста, да еще воинствующего, то мы бы выглядели не лучшим образом. Служба была хорошая, мы даже не относились к ней как к спектаклю, ибо на спектакле зрители так себя не ведут, как мы себя вели. Многие иерархи стояли на видном месте, разговаривали, смеялись, и весь их облик показывал, что они не были проникнуты молитвой. И это тоже проповедь, только чего? Как мы можем проповедовать, призывать к молитве, если мы сами разучились молиться. Каждый из нас очень много говорит об объективных трудностях, что мы не имеем того, другого, третьего. Но не в этом главная беда и трудность.

В первые века христианство было вообще вне закона, не было книг, была изустная проповедь. Помню сороковые годы, с 1943 по 1954 годы у нас тоже было возрождение, даже более мощное, чем сейчас; открывались храмы тысячами! Священнослужители имели возможность и административной, и пастырской деятельности. С чего они начали и чём они кончили, я думаю, все, кто жил в то время, знают. Начинали с того, что покупали себе роскошные дома на самом видном месте, красили заборы в зеленый цвет. Приезжай в любое место: лучший дом с зеленым забором и злой собакой — дом местного священника, и к нему не подберешься. А машины — не просто «Волги», а ЗИЛы. Я думаю, что великим благом, Промыслительным действием Божиим было то, что в 1961 году отказались от административной деятельности. Это промыслительно потому что последующие годы были трудные, но если бы священники были у власти, то их всех бы пересажали на законном основании. В эти годы управляли административной деятельностью, были у ящика, у денег — светские люди. Да, они, может, быть, нечестно поступали, но они светские. По крайней мере, у нас не было возможности так широко пользоваться «церковным карманом», мы часто путаем его со своим.

Действительно, в нашем обществе начинается обновление, и мы имеем возможность принять участие в преображении нашего общества с позиций христианства, с позиций Русской Православной Церкви. Но мы должны принести покаяние, должны увидеть свои собственные недостатки, должны отказаться от собственного величия. Мы, архиереи, — самые бесправные в Русской Православной Церкви, когда нас переводят, нас никто не спрашивает за что и почему. Но мы также поступаем и с клириками своими. Мы бесправны перед Патриархией, Священным Синодом и Патриархом, они с нами не считаются, хотя, может быть, в силу каких-то обстоятельств, может быть, не личных. И мы так же поступаем.

Мы все раздроблены, мы все упоены, но чем? Посмотришь на своего собрата: идет, под собой ног не чует, а что у него? какие знания? Ведь если мы сопоставим образование дореволюционное с нашим современным богословским образованием, то последнее не идет ни в какой счет. Когда читаешь «Журнал Московской Патриархии» и узнаешь, кого рукополагали в архиереи в 40-е годы, после 1943: пожилых людей, но они были с образованием, со светским или духовным, знали языки. Но самое главное — они имели внутренние убеждения и богатый духовный мир, и в то время действительно было преображение Церкви. Я думаю, что основа была заложена именно в 40-е и последующие годы так называемого «застоя».

Наша Церковь выжила не благодаря нам и нашим усилиям, священнослужителей. Да, у нас были замечательные пастыри и в эти годы, и ныне есть, конечно, но я говорю не о тех, кто заслуживает похвалы, благодарности, доброй памяти, я говорю о нас, о наших недостатках. Чтобы нам пойти дальше, чтобы оставить наследие духовное, чтобы о нас говорили, что мы не зря прожили жизнь,— а на нас воистину возлагается большая ответственность, и прежде всего, несомненно, на архиереев! Мы должны правильно строить свою церковную жизнь в приходах, в епархиях, и таким образом будет нормализовываться жизнь в Русской Православной Церкви. Мы должны прислушиваться друг к другу, быть солидарными и прежде всего - очистить свои ряды от тех, кто забылся, кто пренебрегает правилами приличия, кто просто ведет себя непорядочно и подло. Я не говорю о немощи — мы все немощны, все нуждаемся в милости Господней — я говорю о тех, кто бравирует своими недостатками, кто вольно или невольно разрушает дело Божие!