Разбор полетов ...
Христианство национальное или государственное – есть нонсенс поработивший умы и сердца современных христиан. Забвение универсальности, кафоличности (вселенскости) христианства, бич современного религиозного сознания. Его плоды: своры, интриги, жалкое тщеславие и «народно-национальная гордость». По мнению о. Софрония невозможность преодоления людьми этого соблазна, равняется невозможности спасения во Христе. Нужно понимать, что подлинная «соборность» не есть тайна некоего мистического коллектива, в любой ее форме (будь то клирикальный элитаризм или сектантский эзотеризм), а есть откровение «Единого Христа, в Котором всё одно, будучи каждый с Ним». Отсутствие содержания любви равняется формализму, косности и равнодушию к страданиям ближнего современного «пастыря». Христианское содержание любви персоналистично и личностно. Его отсутствие есть замена Христа собой (скрытый соблазн для многих современных священнослужителей), лживая театральность и самолюбование приведшая к духовной запущенности современного прихода. Великая сила веры и молитвы русского народа, к сожалению, компенсируется крайней недостаточностью богословской мысли и пониманием. Богословие превратилось в компиляцию по святым отцам, а не в выражение своего действительного «догматического опыта» и опыта аскетического. Конечно, можно отгородившись от «мира», в любой его форме, вести «духовную жизнь», что, несомненно, весьма важно, но без культурно-богословского осмысления происходящего на наших глазах общего кризиса духовности и внутренней «культурности», историческая миссия Церкви не может быть выполнена (о. Георгий Флоровский).
Христианский универсализм – предполагает хрупкое равновесие тождеств и различий сосуществующих между собой религиозных форм как ведения, так и исторически-организационных элементов. Когда же это равновесие нарушается, мы имеем либо католический папизм с его магико-сакраментальным ex opere operatum («действительно из действия» - согласно которому таинство имеет силу из самого совершённого действия, где совершаемый имеет намерение совершить его и правильно произносит его совершительную формулу, а принимающий не препятствуя его действиям принимает благодать, даже не имея веры), либо протестантизм, с его неумеренным индивидуализмом (экзистенциализм).
Поддержание равновесия сохраняет самое главное в христианстве, а именно пиетет пред пониманием «личного Бога» (спасающего не только нашу «природу», но и «личность»), с сохранением веры в тайну Его кенозиса (истощание, опустошение). Поскольку «догматическое ведение» неразрывно связанно с аскетическим подвигом (В.Н. Лосский), постольку догматы Церкви «не суть результаты богословской работы, а выражение в словах человеческих того, что Духом Святым дается как непосредственное видение «фактов» духовного мира» (архимандрит Софроний).
От консервативно-настроенных клирикалов очень часто можно слышать, что догматические изыскания абсолютно излишни (так как мы имеем дело с констатацией известного факта). Таким образом, дальнейшее постижение феноменов Божественного Откровения «табуируется», поскольку мы имеем дело с Божественной тайной. Абсурдность этого взгляда столь очевидна, что видимо, представляется непонятным только для её бездарных адептов. Сам факт того, что Господь, что-то нам Открывает, очевидно предполагает и то, что мы в состояние это понять. Представьте себе, что я хочу вам рассказать нечто очень важное для вас и имеющее прямое отношение к вашей дальнейшей жизни. Предположим, я знаю о том, что вам в ближайшее время грозит смерть. При этом, я вам это нечто открываю таким образом (видимо специально, иначе я просто идиот), чтобы вы ничего не смогли бы понять. При этом, я бы с одной стороны говорил бы о своей любви к вам, а с другой намекал бы на то, что эта информация представляет собой для вас Тайну. Божественное Откровение предполагает союз веры и знания и только при этом условии догматическое содержание самой веры становятся более отчётливым и более ясным. Снижение богословского уровня знаний в наши тревожные дни по мнению архимандрита Софрония приводит к тому, что: «В Единую церковную жизнь вносится чуждый ей элемент «классовых отношений». Епископы слишком часто перестают быть не только братьями, но даже отцами. Они сами себя чувствуют прежде всего владыками (деспотисами) и тоже очень часто склоняются к «деспотизму»… В борьбе против идеи «царского священия» всех христиан (выд. мной), в борьбе против идеи соборности, включающей помимо епископата и священство, и монашество, и мирян, в стремлении признать епископат в целом носителем непогрешимости и исключительного права учительства, и подобных вещах, я вижу страшную реакцию, могущую гибельно отозваться на судьбах Церкви в будущем».
Самое ГЛАВНОЕ в христианстве - единство догматического содержания веры и аскетической практики. Вот почему, утрата догматического «чутья», или сведение её к христианско-эзотерической культуре с неизбежностью приведёт к утрате православного аскетико-духовного опыта. Отсюда шатание и разброд в умах и как следствие в сердцах (я уже не говорю о всевозможных сектантских, да и просто сатанинских отклонениях, столь изобильно произрастающих на теле нашего многострадального народа). «Богословие и мистика отнюдь не противополагаются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга. Первое невозможно без второй: если мистический опыт есть личностное проявление общей веры, то богословие есть общее выражение того, что может быть опытно познано каждым. Вне истины хранимой всей Церковью, личный опыт был бы лишен всякой достоверности, всякой объективности; это было бы смесью истинного и ложного, реального и иллюзорного, это был бы «мистицизм» в дурном смысле этого слова» (В.Н. Лосский). Доктринальное учение Православной Церкви имеет, прежде всего, практическое значение, поскольку высшею своею целью ставит жизнь в Боге, обожение всего человека.
Вера – не может быть ни орудием контроля над сознанием, ни сдерживающим барьером от гнева широких масс клирикалами, но также вера и не может быть полицейской дубинкой в руках «системы» (в любой её форме). В связи с разговором об Откровении необходимо упомянуть об условиях, при которых человеку может быть возвещена религиозная истина. Во-первых, это «чистое сердце». «Блаженны чистые сердцем, ибо они узрят Бога», - говорится в Новом Завете. Это одно из главных требований аскетики: душа, больная страстями или запачканная грехом, имеет лишь искаженное знание о Боге. Во-вторых, это то качество души, о котором говорил преп. Серафим Саровский, - «решимость». Необходимо волевое усилие, готовность следовать воле Божией, желание обновления жизни, потому что после встречи с Богом человек уже не может быть прежним. Наконец, третье - это любовь к Богу, о которой со всей силой говорится уже в Ветхом Завете. Постижение Божественного не может быть простой любознательностью, даже «любомудрием» (философией), а становится делом жертвенного подвига.
О. Павел Флоренский как-то сказал, что ищущий истину делает шаги навстречу своей смерти. В древнем апокрифе сказано: «Приближающийся ко Мне приближается к Огню, но отдаляющийся от Меня не достоин жизни». «Тот, рождение Которого в мир мы празднуем сейчас, принес на землю Огонь; но мы видим, что не во всех ещё явился сей Божественный огонь в Своей всепожирающей силе. А там, за этим «пожиганием», и не раннее его, мы узреваем Свет Несозданный. У преп. Макария Великого есть поразившее меня замечание о том, что не прошедшие множества тягчайших испытаний – НЕСПОСОБНЫ к Царству. И это конечно так» (архим. Софроний).
Усвоив Никейскую «триадологию», которая в перспективе, вела к «христологической» проблематике, церковное сознание не могло не «подойти» к следующему вопросам: «если во Христе с человеком соединился Сам Бог, то что в этом единение может представлять собой человек? И второе: если Христос Бог, то в чем ценность и смысл Его человеческого бытия и подвига»? Почему это так важно? Мы верим и знаем, что воплощение, смерть и воскресение Христа принесли миру спасение. Более того, по святоотеческому толкованию «сошествие Христа в ад» носило победоносное, торжественное явление в мире усопших (которого держался и Запад до XV века), в котором были разрешены «вереи вечные» и «ад упразнися».
По мнению о. Георгия Флоровского богословие начинается с тайны Боговоплощения: «Един от Святые Троицы» стал человеком и только по этому мы узнали о тайне Троицы. В этом смысле, именно догматическое содержание «христологии» является и отображается в новом бытии Церкви и самого христианина. Христос есть то самое лицо, в котором «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно» соединяются два естества - Божественное и человеческое. «Сын Человеческий» имя использующее Христом с постоянной настойчивостью указывает на «единосущного» нам человека. В нравственном отношении это предполагает «обязательность» Его примера и подвига для всех нас. При этом, обоженое человеческое естество Христа радикально отличается от обожения нашего естества. Речь идет об ипостасном единстве, где обожение исходит от ипостаси Логоса при осуществлении силою Духа Святого («проблема» крещения Христа в Иордане). Проблема в том, что перед нами стоит сложная задача, объяснить необъяснимое, а именно: каким образом происходит единение двух природ, при общей традиции понимать их как единое лицо Бога и человека. Тем более, что по вознесении прославленная человеческая природа Христа стала может быть больше, чем «во дни Его с нами». При этом «онтологическая дистанция» между сущностью Божества и Его тварением остаётся фундаментальной. Вот почему Христос в сознании христиан есть не только субъект веры /Гарнак/, но также и ее объект. Только Любовь Божия к Своему созданию «не считает недостойным Себя видеть рабов равными Ему, но и радуется сему».
Узел напряжённости между философской рефлексией и религиозным ведением проходит по линии антиномичности божественных теофаний. В гносеологическом отношении Божественное Бытие сразу и мета-логично но и вполне логично, ибо сам тварный разум есть образ Божественного Логоса. Антиномичность снимается в мистическом созерцании: «глаз, которым я смотрю на Бога, есть тот же самый глаз которым Бог смотрит на меня» (М. Экхарт). «Во всяком случае, Божественное Бытие не а-логично и не пара-логично, а потому и богословское познание («гносис» по Иоанну Богослову) не может быть а-логично («иррационально») или пара-логично.
А что собственно нового принесло христианство в мир? Ценность общения, плюс онтологическую ценность Абсолюта как Любви. Например, для св. Иринея Лионского не существует трудностей, связанных с общением между человеком и Богом. Дух в человеке есть не что иное, как Дух Божий. «Образ и подобие» человека Богу следует представлять не в виде отражения или картинки, а в категориях единства, общей жизни, общения или участия. Такое понимание человека в общении с Богом через принадлежащий им обоим Дух Святой в современном богословии носит название «теоцентрической антропологии». Основной принцип теоцентрической антропологии состоит в том, что Дух Божий присущ человеку «по природе», потому что человек был создан дуновением Духа Божия и без Него превращается в животное.
Такое понимание в корне чуждо распространенному на Западе противопоставлению природы и благодати. Это противопоставление предполагает, что для спасения человеку необходимо нечто добавочное, внешнее, а именно благодать, которой он по природе своей не обладает и которая может быть дарована одним лишь Богом. Мы помним, что Пелагий видел наше спасение чрез человеческие заслуги, а не в божественной благодати. Блаж. Августин, на возражение марсельских монахов ответил крайне резко – благодать необходима не только для процесса спасения, но что только она одна может возбудить в человеке веру, отсюда спасаются только избранные, получившие ее предварительно. Более того, даже постоянство в добродетели может проистекать только из благодати, а не в результате человеческих усилий. Альтернатива - ветхозаветные праведники хотя и не достигли благодати крещения, однако почитаются святыми, так что Церковь определенно признает их человеческие заслуги, да и вся традиция монашества почитает тех праведников, подвижников-аскетов, которые в своем подвиге обрели дерзновение к Богу. Против блаж. Августина выступили Преп. Кассиан, Викентий Леринский. Искусственность этой проблемы становится видна с очевидностью, если мы вспомним о восточно -православной понимании СИНЕРГИИ.
Journal information